ДЕЛО №
Idris Elba

БИОГРАФИЯ
Двое-трое — это уже Общество. Один станет Богом, другой — дьяволом, один будет вещать с кафедры, другой — болтаться под перекладиной.
Мартин никогда не жаловался на свою жизнь. Ему просто не на что было жаловаться. Его родители помнили рабство, прошли через сегрегацию — а вот он уже родился в стране восстановленной справедливости и всеобщего равенства. Он не знал бедности, потому что к моменту его рождения его отец сколотил неплохой капитал в автомобильной промышленности. Семья была обеспечена и больше ни в чем не нуждалась, дети — окружены лаской и заботой. Мартина не баловали, но за всю свою жизнь он никогда не стыдился ни своей семьи, ни того, кем был сам. Его не обижали, не били, и его любили не больше и не меньше остальных детей, а кроме него в семье Грегори детей было пятеро. Его родители во времена своей молодости не умели читать и научились этому много позже — и для обучения и воспитания детей не жалели ничего. И они всегда были хорошими людьми — по крайней мере, настолько хорошими, насколько можно быть хорошим в этом мире. Они воспитали его таким, какой он есть сейчас.
Его старик, Морис Грегори, может, никогда не был простым человеком, но зла никому не желал и старался во всем следовать своей совести. Его мать — она вообще, по мнению многих, не от мира сего с ее легким характером, преподавательской деятельностью и постоянными исчезновениями в разных концах света для обмена опытом с коллегами (не преподавателями — магами). О Мартине долгое время говорили, что он пойдет во врачи или станет журналистом, а может, и писателем: он всегда был большим идеалистом, рвался всем помогать, много читал... Но никто из родственников не угадал.
Закончив школу, Мартин успел подать все необходимые документы в Корнелл, но вскоре Корнелл был отложен до лучших времен, а молодой маг отправился бороться с несправедливостью в ближайший вербовочный пункт: новости об удерживаемых Хусейном в качестве заложников гражданах других стран, грабежах, беженцах, пытках и изнасилованиях уже взволновали людей по всему миру, и с каждым выпуском новостей звучали все хуже — что и говорить, даже Советы поддержали Америку, а это о чем-то да говорит. Так он тогда думал.
Тринадцать недель в рекрутском депо морской пехоты Сан-Диего, семпер фай, товарищество, братство. «Щит пустыни», атака иракцев на Хафджи, в котором оказался его отряд. Трое суток в городе, занятом иракцами, в отрыве от своих — это, разумеется, только укрепило Мартина в мысли, что этих недолюдей надо остановить, уберечь гражданских от случившегося в Эль-Кувейте. Он был тогда молодым идеалистом и думал, что и правда делает важное дело и спасает жизни. Он, дурак последний, в Хафджи даже успел влюбиться, разом и наповал, еще прежде чем узнал, как ее звать по имени, а не только по фамилии и званию. Его военный героизм был пресечен двадцать седьмого февраля девяносто первого года, в бою за международный аэропорт Кувейт, и последнее, что он помнил, когда в глазах все поплыло после взрыва — это как его тащит на себе его сержант. Впоследствии он был награжден Пурпурным сердцем, а вот связь и с девушкой мечты, и с сержантом потерял на годы. В родой стране ему устроила выволочку вернувшаяся из очередной экспедиции матушка, поплакала на груди старшая сестра — все, мол, из-за него, дурака. И что же, говорили они, если ты умрешь, нам тебя медалька заменит? Плакала его военная карьера и защита невинных людей. Впрочем, здраво рассудив, Мартин пришел к выводу, что защищать людей можно и здесь. И на этот раз он все-таки начал учебу в Корнелле — чтобы в будущем снова не оправдать ничьих надежд.

Если вы желаете удержать человека от какого-нибудь поступка, заставьте его разговориться на эту тему: чем больше люди говорят, тем меньше у них склонности действовать.
В девяносто пятом он получил степень бакалавра по истории и продолжил обучение там же, в школе права. Во время обучения, не желая полностью сидеть на обеспечении родителей, работал по мере сил и возможностей, во время получения JD набился в помощники в небольшую адвокатскую контору. Блестящему выпускнику прочили блестящее будущее в крупной юридической компании вроде DLA Piper или Greenberg Traurig, но Мартин всегда обладал талантом не оправдывать надежд и делать совсем не то, что от него ждут (не считая армии, там он выполнял приказы беспрекословно, и, может, правильно не продолжил службу). Его бедная семья всегда надеялась, что когда-нибудь он возьмется за ум: если не международные компании, так, может, хотя бы бракоразводные процессы, на которых специализировался адвокат, взявший Мартина в помощники. Не тут-то было. После поисков места, которое сочеталось бы с его идеалистическими взглядами и желанием не возиться с разводами, а заниматься стоящим делом, Мартин осел в Сан-Франциско, нанявшись в фирму известного и несколько скандального адвоката Грегори Уилбэнкса (сколько потом было шуток по поводу имени наставника и фамилии Мартина). Уилбэнкс был самым настоящим васпом, весь его вид говорил об этом, от седой, ухоженной шевелюры до туфель, которые, пожалуй, стоили больше, чем первый автомобиль Мартина. А еще он пережил три развода, один раз овдовел, имел сложные отношения с собственными детьми и неуклонно спивался. Чтобы представить объемы потребляго им дорогущего бурбона, стоит сказать, что Уилбэнкс был инкубом. Пил он чтобы заглушить неудовлетворение жизнью, или чтобы заглушить Голод, Мартин так и не узнал, хотя Уилбэнкс с годами начал относиться к нему почти как к сыну.
В две тысячи седьмом Мартин стал полноправным партнером, а в две тысячи одиннадцатом Уилбэнкс отошел от дел, оставшись официально приглашенным консультантом фирмы, чтобы его любимое детище не потеряло приведенных им когда-то клиентов. И он все еще был где-то рядом, приглядывал, иногда давал советы, а еще у него были огромные связи. В две тысячи третьем он устроил на работу сержанта, вытащившего когда-то Мартина из-под огня, которого Мартин нашел на улице, без дома и семьи — такое случалось сплошь и рядом с ветеранами, когда государство в них больше не нуждалось. По воскресеньям Уилбэнкс приглашал Мартина вместе с его семьей (в две тысячи втором Мартин отыскал таки покорившую его сердце красотку) в свой дом за городом, а в две тысячи девятом в этом же доме они знатно напились после развода Мартина. Теперь бывшая жена ничего от него не требовала, не обращалась к юристам, и это было то немногое, что делало ее хорошей женой: по правде говоря, нормальные семейные отношения у них так и не сложились, и быть мужем военнослужащей — удовольствие сомнительное. От этой жгучей любви у него осталась дочь.

Самое неприятное чувство — это чувство собственного бессилия.
Идейный юрист — это, несомненно, миф. Невозможно быть полностью идейным, если хочешь зарабатывать деньги. Мартин долгие годы искал это равновесие между тем, что ему требуется, и тем, что хочется. Он всегда искал справедливости, он знал, что закон не восторжествует, если ему не помочь — и всюду видел торжество беззакония, стоило только кому-то, кто мог не допустить этого, промедлить. Все началось еще во времена учебы в колледже. Раньше колледж казался ему таким местом, где умные молодые люди разговаривают о том, то что считают по-настоящему важным, делятся небольшим еще опытом, обмениваются мнениями. Местом, где, выражаясь фигурально и напыщенно, взращиваются молодые, пылкие умы, и администрация любого колледжа, особенно входящего в Лигу Плюща, делает все, чтобы ничто не разрушило эту атмосферу. Он ошибался, и очень жестоко. Главное — не научить молодых людей, главное — впихнуть им кое-какие знания, пока вытягиваешь из них деньги, а остальное уже не имеет значения. Большинство людей не замечает этого, не обращает внимания. Его приятельницу изнасиловали в первый же месяц после переезда в общежитие, и он узнал об этом только спустя два года, а узнав однажды, начал замечать точно такие же случаи всюду. Кого-то пригласили на вечеринку, остались в одиночестве и изнасиловали, кому-то подмешали что-то в коктейль, кого-то зажали в ванной. Кто-то не вынес и покончил с собой из-за случившегося. Родители даже представить не могут, куда отправляют своих любимых детишек. В его практике после выпуска было немало таких дел, но он всегда понимал, что это лишь ничтожная доля процента. Это сражение в борьбе за справедливость он проиграл, потому что менять надо всю систему, и надр останавливать, пока это не случилось. В тот момент, когда эта мысль впервые посетила его, он и понял, в чем была его ошибка.
Систему надо менять.

Человек не должен жаловаться на времена — из этого ничего не выходит. Время дурное: ну что ж, на то и человек, чтобы улучшить его.
Один юрист, даже армия юристов ничего не сможет сделать, пока не переменится целая система.
В две тысячи одиннадцатом он обратил внимание на другую систему, ту, которую обычные люди не замечают, и частью которой он был постольку-поскольку, общаясь с клиентами, многие из которых были иными. Это был молодой учитель английского в школе его дочери, ликантроп. Когда Мартин пожал ему руку при встрече, он уже знал, что случится дальше. И он не ошибся. Другие учителя и директор школы не могли понять, почему родители двух детей из его класса спешно забрали своих отпрысков и заявили, что поищут другую школу. Пошли проверки, вопросы — унизительные и мерзкие, потому что люди подозревают совсем другое, и нельзя сказать им, что дело совсем не в том, что кто-то обидел детей и попытался где-то их потрогать, а исключительно в том, что один из их учителей родился оборотнем. Это был не единственный случай и не единственная школа с подобным исходом, и учитель его маденькой Робин еще легко отделался: его никто не выставлял из школы.
Были родители-вампиры, заботившиеся о приемных детях — другие иные говорили, что те обзавелись безответной и беззащитной кормушкой. Были юные инкубы и суккубы, которые не могли сойтись со сверстниками, потому что всем известно, что происходит потом. Были случаи издевательств, избиений и изнасилований, причиной которых была все та же расовая неприязнь, которую, казалось бы, старушка Америка уже в себе изжила. И не было системы, которая могла бы это пресечь, потому что система в это время занималась тем, что было выгодно ей. Бесконтрольные арбитры, которые могли сфабриковать что угодно и не понести наказание, если только кто-то сверху не интересовался именно этим делом, или если у жертвы системы не было влиятельных друзей. Он пытался изменить это законным путем, но все его попытки связаться с Коллегией и изложить свой взгляд на проблему были подняты на смех, как и все его попытки говорить о справедливом суде. Этой системе не были нужны перемены. Эта система прикрывала и поощряла продажу наркотиков, торговлю людьми, торговлю оружием, вовлечение в проституцию — что угодно, если ей за это отстегивают. Мартин не удивился бы и порнографии с участием несовершеннолетних, людей или иных «второго сорта», до которых тем, у кого есть власть, нет никакого дела, пока это сохраняется в тайне и не касается их самих. Те, у кого нет власти и денег, не имели права даже на справедливый суд — это было какое-то средневековое правосудие. Это был мир, в котором он не хотел жить, и в котором не хотел жизни для своей дочери. Эта система не должна существовать. Она должна быть разрушена.

Всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами отпетые негодяи.
В две тысячи тринадцатом он отправил свою дочь к родителям, надеясь обеспечить ей безопасность и понимая, что не за горами тот момент, когда он посоветует своей семье уехать за границу, подальше от него. В том же году он развернул поиски сторонников, осторожничая и опасаясь предателей, которые сдадут их всех Коллегии. Он начал учиться магии, от которой прежде отгородился, едва научившись контролировать, потому что вся его жизнь проходила в человеческом мире, и он не слишком нуждался в том, что имел, но теперь ему понадобится все, на что он способен. Он не хотел войны, но он возьмется за оружие, если будет вынужден это сделать. Они все возьмутся.

Можете осуждать меня. Это не имеет значения — история меня оправдает.